Прохоровка

Готовясь к летнему наступлению сорок третьего года, гитлеровское командование пополнило свои соединения личным составом и боевой техникой, провело дополнительную мобилизацию, перебросило ряд свежих дивизий с запада на советско-германский фронт. К июлю 1943 года враг сосредоточил на орловском плацдарме группировку войск в составе 2-й и 9-й полевых армий, а северо-западнее Белгорода — 4-ю танковую армию и несколько механизированных соединений. Общая численность немецко-фашистских войск составляла здесь более 900 тысяч солдат и офицеров, они имели до 2700 танков и самоходных орудий (в том числе «тигры», «пантеры» и «фердинанды»), более 10 тысяч пушек и минометов. Для поддержки наступления с воздуха противник собрал на близлежащих аэродромах более 2000 самолетов.

План гитлеровского командования заключался в том, чтобы нанести по советским войскам, удерживавшим так называемый [122] Курский выступ, мощные удары обеими своими группировками, а далее, развивая успех, слить две группировки в районе Курска и предпринять новое наступление на Москву.

Этот план врага не был тайной для советского командования. Наша разведка сумела установить сроки и направления вражеских ударов. И задолго до этих сроков началась капитальная подготовка к сражению. В мае — июне на Курском выступе проводились большие работы на оборонительных рубежах. Отрывались траншеи, ходы сообщения, сооружались убежища, блиндажи, оборудовались командные и наблюдательные пункты. По дорогам из тыла к фронту (только в ночное время) шли колонны машин и повозок, доставлявших боеприпасы, горючее и смазочные материалы, продовольствие. На железнодорожных станциях разгружались войска, боевая техника. Все материальные ценности надежно зарывались в землю, маскировались.

Начальник штаба корпуса полковник В. В. Кошелев, вернувшись из штаба фронта, доложил на совещании командного состава общую обстановку, складывающуюся на фронте.

— Замысел немецко-фашистского командования, видимо, состоит в том, — говорил начштаба, показывая на карте, — чтобы концентрированными ударами с флангов прорвать нашу оборону в общем направлении на Курск на узком участке фронта. Этим самым предполагается уничтожить советские войска на Курском выступе, после чего — развивать наступление в глубь страны. Так что нам с вами надо быть готовыми действовать на этом направлении.

Слушая полковника, каждый из нас давал себе отчет в том, что предстоящая битва явится тяжелым испытанием для воинов корпуса.

А каким он был тогда, наш корпус? В период переформирования в районе Уразово, Валуйки бригады были полностью доукомплектованы личным составом и боевой техникой. Подразделения, части и штабы в ходе боевой учебы были хорошо сколочены и боеспособны. Сказывался, правда, недостаток автотранспорта, особенно в мотострелковой бригаде и в мотострелковых батальонах танковых бригад. Нашим стрелкам предстояло совершать марши только в пешем строю. А это, в свою очередь, снижало темпы выдвижения, сковывало маневр всего корпуса.

Кто-то из участников совещания спросил, почему, дескать, такой некомплект автотранспорта. [123]

— Не дали машин, потому что, видно, нету, — мрачновато ответил Кошелев. — Не одни мы с вами на фронте...

Комкор молча кивнул. К тому, что было сказано, добавить нечего. Всем положение ясно. Генерал поставил задачи:

— В оставшееся время командирам, штабам провести по вероятным направлениям дополнительные рекогносцировки, окончательно уточнить боевые документы, отработать с подразделениями варианты действий, особенно в предвидении встречного боя.

На рассвете 5 июля началось... Но не с немецкой стороны, а с нашей. Были нанесены массированные удары советской авиации и артиллерии по исходным позициям противника, по вражеским армадам, изготовившимся к броску вперед. Множество бомб, снарядов, мин рвалось на огневых позициях вражеских батарей, готовившихся к стрельбе, в районах сосредоточения подтянутых к переднему краю дивизий.

Огневая контрподготовка, этот упредительный удар по врагу, в значительной степени дезорганизовала боевые порядки немецко-фашистских войск перед их наступлением. Для восстановления системы огня и управления войсками гитлеровское командование вынуждено было оттянуть время атаки на 2,5–3 часа, что, безусловно, сказалось отрицательно как на планах, так и на самих действиях противника.

Уже в ходе наступления гитлеровцы то и дело меняли направления ударов — пытались отыскать слабые звенья в нашей обороне. Видно, не могли уже идти, как бывало, напролом. Всюду немцы натыкались на стойкое сопротивление советских войск. Лишь ценою огромных потерь в живой силе и технике противнику удалось вклиниться кое-где в нашу оборону на 20–30 километров.

Вдоль Обоянского шоссе противник ввел в бой одновременно до 700 танков. Около 300 танков наносили удар в направлении Корочи.

2-й танковый корпус включился в боевые действия несколько позже. В ночь на 8 июля наши части, совершив марш из района Уразова, сосредоточились вблизи станции Прохоровка. Противник подтянул сюда свои отборные дивизии «Мертвая голова» и «Рейх». Перед фронтом частей корпуса было до 300 танков, большое количество самоходной артиллерии, пехоты.

На НП около Прохоровки комкору лично ставил задачу командующий Воронежским фронтом генерал армии [124] Н. Ф. Ватутин. Я при этом присутствовал и помню, что речь шла об удержании оборонительных рубежей и танковых атаках. Подразумевались контратаки, ибо наступали пока что гитлеровцы. Мы оборонялись. Но командующий, как мне казалось, намеренно не употреблял термин «контратака», он с ударением говорил «атака». Это было и понятно и оправданно. Нам, танкистам, надлежало нанести удар, парировать активность противника решительными атаками.

Какое танковое побоище начинается под Прохоровкой, мы еще не представляли, но были готовы ко всему в любую минуту. Командиры наших частей и подразделений, имевшие за плечами немалый боевой путь, носившие на гимнастерках красные и золотистые нашивки ранений, думали над вариантами предстоящих танковых атак; экипажи, знавшие запах порохового дыма, цену боевым успехам и потерям, спокойно и старательно готовили к действиям свои стальные машины.

С нашего корпусного НП, расположившегося на южной окраине деревни Правороть (в двух-трех километрах юго-восточнее Прохоровки), открывается широкая панорама. На местности впереди будто ничего особенного нет, ни взрывов, ни столкновений, и вместе с тем по каждому случайному звуку, по скрытному передвижению чувствуется, что назревает здесь что-то необычное. Вот как тучи сгущаются перед грозой, как затишье перед раскатами грома. Зловещее такое, душное затишье...

На земле затишье. А в небе давно гремит и завывает. С сильным, пригибающим тебя к земле ревом проносятся над головами штурмовики Ил-2, эти «летающие танки», повыше летят клиньями в сторону противника бомбардировщики Пе-2, истребители, наши «яки» и вражеские «мессершмитты» носятся в огненной круговерти по всему небу.

Правее совхоза «Комсомолец», что впереди, обозначились танки противника, их боевые порядки рассредоточены по фронту и в глубину. Даже трудно прикинуть, сколько их, движущиеся бугорки раскинулись на поле во всю ширь.

— Вперед! — звучит по радио команда нашим танкистам.

Почти одновременно взревели двигатели десятков и сотен танков Т-34 и КВ. Навстречу вражеской танковой лавине устремилась наша — боевые порядки 2-го танкового корпуса, 2-го гвардейского Тацинского танкового корпуса, других соединений.

О Прохоровском танковом сражении написано много, но большинство авторов в своих воспоминаниях рассказывают в основном о событиях 12 июля, когда вводилась в бой 5-я [125] гвардейская танковая армия. Нет слов, то был апогей величайшего сражения. Но ведь и до этого, в течение нескольких суток, происходили существенно важные события на полях между станцией Прохоровка и одноименной деревней. Несколько танковых соединений, в том числе и наш корпус, последовательно, день за днем, в «рабочем порядке», что ли, перемалывали боевую технику, живую силу противника. В частности, был выведен из строя танковый эсэсовский корпус противника, утратили боеспособность другие вражеские дивизии и корпуса.

Встречный бой 8 июля завязался на огромном пространстве. Весь день над полем стоял сплошной гул, висели облака дыма, сверкали сполохи орудийной стрельбы. Стороннему глазу показалось бы это адом кромешным. Но командиры наших частей и подразделений хорошо ориентировались в сложнейшей обстановке массового танкового сражения, умело руководили боевыми порядками батальонов, рот, взводов. Четко работал, крепко держал командные нити штаб корпуса. Искусство управления боем всегда важно, а здесь оно стало фактором победы или поражения.

Сражение постепенно расчленялось, встречные бои полыхали очагами в разных местах. То тут, то там огневой бой превращался в таранный, танки сходились вплотную, сшибались броней, лезли друг на друга. И уж не только стороннему наблюдателю, а и видавшему виды фронтовику могло показаться, что схватки лишились управляемости, что они подвластны только стихии, нагоняющей с обеих сторон стальные валы танков.

Миновали сутки в такой железной сутолоке, вторые, пошли третьи. Наши танкисты, по существу, не выходили из боя, выкраивая посменно время на заправку машин, на обед, на трех-четырехчасовой сон где-нибудь в окопе, и опять вскакивали в люки танков.

В крайнем ожесточении велись бои, смерть разгуливала по полю, но смятения, паники ни у кого не было. Впервые пришлось нам встретиться с пресловутыми «тиграми». Они вели огонь на поражение с дистанций, превышающих возможности наших тридцатьчетверок, их снаряды представляли опасность для брони Т-34. Наши экипажи довольно-таки быстро приноровились действовать и против «тигров»: старались так сманеврировать, чтобы бить по их бортовой броне, гусеницам, другим уязвимым местам. Не один десяток вражеских машин нашли гибель под Прохоровкой. Я видел «тигр», сраженный даже не танкистами, его буквально заклевала пехота. Немало было вмятин на нем, пробоин, разорваны [126] гусеницы, кто-то из смельчаков попал противотанковой гранатой в моторное отделение, поджег железную громадину. Обожженный, искореженный «тигр» высился на поле грудой металла.

Разбитые, испускающие черный дым «тигры» стояли повсюду, где перед тем происходили танковые бои.

Вместе с танкистами в противоборство с новой техникой врага смело вступали артиллеристы. Воины двух героических профессий умело взаимодействовали, поддерживали друг друга при любых поворотах обстановки на поле боя. Пушкари, как мы с братской любовью называли артиллеристов, старались подпустить вражеские танки на 400–500 метров, но доставали их и на дальних дистанциях, сразу же сбивая с немецких экипажей половину азартности в атаке, а когда фашисты все же приближались — расстреливали танки прямой наводкой.

Беззаветной отвагой, высоким огневым мастерством отличился в одном из боев Прохоровского сражения 19-летний комсорг артдивизиона наводчик сержант Михаил Борисов. Основой его действий был точный профессиональный расчет. Первого «тигра» он поджег на средней дистанции, второго и третьего поразил вблизи огневой позиции орудия. Заметив, что «тигр» берет правее, в обход, Михаил метким выстрелом «разул» его — сбил гусеницу. Гитлеровцы обнаружили орудие, нанесшее им столько ударов, стали вести по нему интенсивный огонь. Снаряды рвались рядом. Окоп и траншея служили укрытием для расчета, но не всегда. Оглохший от адского грохота, сержант Борисов продолжал вести бой. Мужественно, умело действовал в столь тяжелых условиях и весь расчет орудия. Выстрелы следовали один за другим, почти каждый снаряд попадал в цель.

Эпизоды противотанкового боя почти всегда имеют весьма драматическое развитие. Расчет орудия и танковый экипаж, вступая в противоборство, сознают, что одному из них суждено погибнуть. Или ты поразишь ее, стальную громадину, или она тебя вместе с твоей пушкой вдавит в землю. И нередко наводчик, только встав к панораме, уже падает, сраженный, а его место занимает другой. Порой же первый вражеский снаряд накрывает весь расчет. А тут артиллеристы выстояли в жесточайшей схватке с танками. Наводчик с исключительным самообладанием, с высочайшей четкостью делал свое дело. Повезло? В рубашке родился? Наверное, отважным всегда везет.

Восемь фашистских танков уничтожил и подбил со своим расчетом сержант Михаил Борисов. За этот выдающийся [127] подвиг ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

Новые образцы вражеской боевой техники с их претенциозными названиями — «тигры», «пантеры», «фердинанды» — не сделали ожидаемого гитлеровцами чуда. Их тоже научились бить наши воины.

Третьи сутки сражения, пожалуй, ничем не отличались от предыдущих — все те же жестокие бои. Наш корпус действовал в полосе 6-й гвардейской армии, правее — 1-я танковая армия.

На четвертые сутки положение в какой-то мере стабилизировалось, боевые действия потеряли свою прежнюю активность. К вечеру 10 июля наши войска закрепились на рубежах под Прохоровкой, и было передано по всем каналам связи: держаться стойко, ни шагу назад! Ослабился натиск со стороны противника. Вроде бы наметилась передышка. Надо было понимать, передышка непродолжительная, ибо ни одна из сторон не достигла поставленных целей.

Утро 11 июля наступило в относительном спокойствии: изредка постреливали орудия, вдали гудели одиночные двигатели. Занялся прохладный рассвет. По горизонту разлилось оранжевое половодье.

Несколько командиров, в том числе и я, находились безотлучно на НП корпуса, расположенном в окопе на огородах села Правороть. Помню, взглянул на часы: 4 часа 15 минут. Я стал наблюдать через стереотрубу, стараясь уяснить, что произошло на стороне противника за ночь. Отвел глава, почувствовав, что кто-то настойчиво трясет за локоть. Командир отделения разведки сержант Сторожук говорил мне, сбиваясь на свой родной украинский:

— Товариш пидполковник! Якэсь вэликэ начальство прийихало. Ось воны йдуть вже сюды...

Подкатили две машины, из них вышли несколько генералов. Впереди — высокий, с седыми висками из-под полевой фуражки, на погонах у него большие, незнакомые мне звезды. Маршала я видел впервые и не сразу нашелся. Но когда он приблизился вплотную, я подтянулся, сообразил, что к чему, и представился по форме:

— Товарищ Маршал Советского Союза, начальник разведки Второго танкового корпуса подполковник Ивановский.

Маршал А. М. Василевский поздоровался за руку, спросил:

— Как обстановка, товарищ Ивановский? Как ведет себя противник? [128]

Я доложил последние данные о противнике, показал на местности и по карте положение наших частей. Неприметно мигнул Сторожуку, и тот понял, помчался за комкором.

Генерал Попов, прилегший на пару часов отдохнуть, явился незамедлительно. Маршал пожелал послушать его, и он стал докладывать, как нам показалось, с академической пунктуальностью. Указал направления на север и на юг, уточнил, что НП корпуса находится на околице села Правороть, водил при этом острием карандаша около карты, не касаясь ее.

На лице маршала промелькнула усмешка. Прервав мягким жестом речь генерала, он сказал просто:

— Ваша задача, товарищи, продержаться сутки на занятых рубежах, продержаться во что бы то ни стало. Ожи» дается, что на этом направлении немцы бросят в бой свои отборные дивизии «Великая Германия», «Рейх», «Мертвая голова»... Надо, повторяю, продержаться. Одни сутки... Завтра будет уже легче.

А. М. Василевский отозвал комкора в сторонку. Присели они в междурядьях кукурузы и минут десять беседовали наедине.

Генерал Попов позже нам сказал:

— Завтра 5-я гвардейская танковая армия Ротмистрова нанесет здесь удар.

Бились несколько суток, а тут еще удар... Силами целой танковой армии! Есть, однако, резервы у советского командования — радостно было это сознавать.

С полчаса пробыл маршал А. М. Василевский на нашем НП. А только уехал, и сразу же будто взорвалась тишина. Налетели со своим воем и смертоносным грузом бомбардировщики, начался массированный артобстрел. Разверзся на поле под Прохоровкой тот же ад кромешный, который бушевал здесь в предыдущие несколько суток. Вражеские танки волна за волной шли в атаку, пытаясь прорвать нашу оборону, вклиниться в наши боевые порядки. Передовым гитлеровским частям удалось достигнуть окраины Прохоровки. За это село, ничем особым не примечательное, дрались, как за крупный город.

Главный удар гитлеровцев прошел на большую глубину. Он рассек нашу 99-ю танковую бригаду.

— Не допустить потери управления! — приказал комкор.

Он смотрел на меня, и я решил, что его слова относятся только ко мне. Вскочив в бронетранспортер, я помчался в 99-ю бригаду. Подполковник С. Малов и его КП в ту минуту [129] действительно находились в тяжелом положении. Танк комбрига был подбит, а сам Малов — ранен. Командир связи повез его в бригадный медпункт на перевязку. Так что моя помощь была не лишней. Некоторое время для управления бригадой использовалась радиостанция, имевшаяся на моем бронетранспортере. Часа через два перебинтованный комбриг вновь управлял боем.

* * *

В эти дни напряженных боев начала выходить только что созданная корпусная газета. Название ее родилось в горниле сражения и звучало символично — «В решающий бой!». В руках солдат и командиров теперь часто можно было видеть небольшой листок нашей многотиражки. «Воины готовы скорее погибнуть, чем уступить врагу хоть пядь родной земли! — говорилось в передовой статье очередного номера газеты. — Своим мужеством, силой своего оружия они завоюют победу. Вперед, танкисты!».

Редактором корпусной газеты оказался командир, которого я несколько раз видел во время учебы в политотделе академии, майор В. П. Судак. Как-то мы разговорились, я я узнал, что он окончил Харьковский институт журналистики. А как он работал на фронте, приходилось порой наблюдать воочию. В штате редакции всего несколько человек, Виктор Судак — в роли и редактора, и репортера. Впоследствии нам довелось вместе служить — в 1945 году он был назначен (ненадолго, правда) заместителем командира 62-го тяжелого танкового полка по политчасти. Ныне Виктор Порфирьевич Судак — председатель совета ветеранов 8-го гвардейского танкового корпуса.

11 июля в район действия корпуса прибыли батальоны мотострелковой бригады, совершавшие марш в пешем строю и потому запоздавшие. Мотострелковые подразделения были распределены по танковым бригадам для усиления обороны.

После перегруппировки сил, длительной авиационной и артиллерийской подготовки противник начал свое последнее, яростное наступление в направлении Прохоровки, Правороти, Сторожевого. На боевые порядки корпуса двигалось около 100 вражеских танков, много самоходных орудий, четыре полка пехоты. Наступление велось двумя эшелонами при почти непрерывной поддержке бомбардировочной авиации. Бой длился два часа. Противнику удалось продвинуться на глубину всего 800–1000 метров, но вскоре он был отброшен нашими танкистами. Несмотря на большие потери, гитлеровцы через некоторое время предприняли повторную [130] атаку, в том же направлении. Они ввели в бой свежие силы, спешно подтянутые из глубины. После шестичасового боя части корпуса, понеся ощутимые потери, оттянулись на рубеж 3 километра западнее Прохоровки. К вечеру в районе Андреевки превосходящими силами врага была окружена 99-я танковая бригада. Всю ночь она вела боевые действия в окружении. Раненый комбриг подполковник С. Малов оставался в строю и управлял боем. Связь по радио с командованием корпуса не прерывалась. Утром комбригу было подсказано, куда надо наносить удар, и бригада сумела вырваться из вражеского кольца, соединиться другими нашими частями. Одновременно пришло печальное известие: прямым попаданием мины разбит командирский «виллис», находившиеся в нем подполковник С. Малов, шофер и радист погибли.

По приказу командующего фронтом наш корпус вышел из оперативного подчинения 69-й армии и вошел в состав 5-й гвардейской танковой армии. Командарм приказал: прикрывшись одной бригадой от флангового удара, главными силами наступать в направлении Сторожевого.

День 12 июля в Прохоровском танковом сражении выдался самым напряженным, самым жестоким и решающим.

Бои, собственно, шли уже несколько суток, но последнее грандиозное столкновение противоборствующих сил вот-вот должно было произойти. Группировка противника к этому моменту насчитывала до 700 танков и самоходных орудий, больше сотни из них — «тигры». За счет выдвижения резервов она могла быть увеличена до тысячи танков.

В мощном контрударе с нашей стороны по решению Ставки Верховного Главнокомандования принимали участие 5-я гвардейская и 1-я танковые, 5-я и 7-я гвардейские армии. С воздуха их поддерживали 2-я воздушная армия, части 17-й воздушной армии и тяжелые бомбардировщики авиации дальнего действия. 5-й гвардейской танковой армии были приданы наш и 2-й гвардейский танковые корпуса. Итого в распоряжении генерал-лейтенанта П. А. Ротмистрова находилось 850 танков Т-34 и самоходно-артиллерийских установок.

Ранним утром 12 июля краснозвездные бомбардировщики и штурмовики нанесли мощный удар на узком участке по скоплениям танков 2-го корпуса СС. Массированный огонь обрушила на противника наша артиллерия.

Ударная группировка фашистов надвигалась на нас, но [131] в то же время пошли в контрнаступление советские танковые соединения первого эшелона.

5-я гвардейская танковая армия нанесла встречный удар по врагу. На широком поле бушевали танковые бои. И вновь били с дальних дистанций и в упор танковые орудия, опять таранили друг друга стальные машины. Кто-то из наших ребят, чумазый от гари, перевязанный бинтами, заправляя свою машину горючим, показал в сторону поля боя и крикнул: «Там танки друг на друга лезут!» Да, почти так оно и было в том танковом побоище 12 июля. Ту страшную картину трудно представить по рассказам и описаниям, ее надо было видеть.

5-я гвардейская танковая, наносившая удар не прямо в лоб боевым порядкам противника, а под некоторым углом, все же превозмогла вражескую армаду. В величайшем танковом сражении под Прохоровкой наступил перелом. Угасал день. Догорали на поле боя остовы многих-многих танков. И только теперь можно было уяснить и проанализировать, что где произошло, ибо сражение расчленилось на многие очаги боев, принимало самые неожиданные повороты.

На поле боя в районе Прохоровки было совершено более 20 танковых таранов. Там же насчитали около 40 «тигров» с сорванными башнями. За один день 12 июля противник потерял здесь до 400 танков, свыше 10 тысяч солдат и офицеров. В высших штабах и мы, участники этого величайшего сражения, понимали, что гитлеровская военная машина вот тут, у Прохоровки, надорвалась.

Бои в районе Прохоровки, хотя и с меньшей силой, еще продолжались и после. Так, 13 июля противнику удалось большой группой танков и пехоты оттеснить части 29-го танкового корпуса примерно на километр. Здесь пришлось перейти к жесткой обороне. Вплоть до 16 июля на рубеже Лутово, Беленикино, Сторожевое, Виноградовка гремели огневые бои. Противник все еще огрызался.

* * *

Иные сражения завершались победой, а потом она вдруг сводилась на нет — потому что не закреплялась последующими действиями войск, одержавших верх. Нашим командованием принимались меры, чтобы не случилось нечто подобное. Когда утихло Прохоровское сражение, в штабе фронта отнюдь не стали отмечать победу, а заработали еще более напряженно.

Работники разведуправления фронта висели на аппарате линии прямой связи, требовали поскорее установить, имеются [132] ли в ближайшем тылу противника тактические резервы.

— Особенно внимательно смотрите танки, — напоминали они. — Есть ли танковые резервы?

Сплошного фронта под Прохоровкой, вообще-то, не было — танковому сражению характерна динамичность. Воспользовавшись этим, мы снарядили мелкие группы разведчиков, они «лазали» промеж обгорелых, разбитых танков, вели поиск. Уходили и возвращались, но не могли доложить о чем-либо существенном — ну документы убитого принесут, ну проследят передвижение потрепанной немецкой колонны... В бесплодных поисках прошла короткая июльская ночь.

Из штаба фронта настойчиво повторяли:

— Установите намерения противника. Есть ли какие-то данные, что он отводит войска или хотя бы готовится к отводу. Это очень важно, Ивановский.

Отрядил я в поиск группу опытных, инициативных разведчиков. Пошел и сам с ними.

Выдвинулся с двумя хлопцами в окопы боевого охранения стрелкового батальона. Разведчики поползли вперед с телефонным аппаратом, волоча за собой катушку.

Время от времени докладывали:

— Сил противника не обнаружено.

— Танковых подразделений не наблюдаем. Кончилась катушка. Вперед поползли еще двое с новой катушкой. Предыдущая пара оставалась на месте для ретрансляции разведданных. Лейтенант В. Логинов, участвовавший в поиске, проник в глубину вражеского расположения и вскоре доложил:

— Немцы отходят. Тихо отходят.

В этих словах Логинова был ключ к дальнейшим оперативным решениям.

Мысленно я обнял храброго офицера. А сам побыстрее отполз в безопасное место, потом побежал... Скорее на НП стрелкового батальона! Воспользоваться связью, доложить!

Сообщение было немедленно передано вверх, и сейчас же оттуда поступил приказ: передовым частям пехоты без стрельбы и без шума — вперед!

Атаковали боевое охранение противника. Боевыми действиями и дальнейшей разведкой было установлено, что противник стремится отойти на прежние позиции — те самые, откуда несколько дней назад двинулись на Прохоровку соединения фашистских танков.

Наши войска начали преследование противника, не дали [133] после Прохоровского сражения гитлеровцам опомниться, ее позволили им планомерно отойти и закрепиться на новых позициях — их вынудили откатываться с боями и потерями.

В танковом сражении под Прохоровкой советские воины, в том числе личный состав частей нашего корпуса, проявили железную стойкость, массовый героизм. В июльских боях танкисты корпуса, воины других боевых профессий уничтожили и подбили 227 вражеских танков, 40 бронемашин, 120 орудий, истребили около тысячи солдат и офицеров противника. Командиры и старшие начальники блеснули искусством управления в сложнейшей, остродинамичной обстановке.

Возрос уровень управления войсками во всех звеньях.

Нам, войсковым разведчикам, приходилось подчас знакомиться с некоторыми информационными материалами, беседовать с работниками разведуправления фронта, и мы, естественно, узнавали раньше других о некоторых замыслах, планах, событиях.

Через определенные каналы дошли недавние заявления Гитлера, который, подбадривая перед Курской битвой свои войска, выразил полную уверенность в успехе и заявил, что «победа под Курском должна явиться факелом для всего мира». А генерал-фельдмаршал Манштейн хвастливо утверждал: «...победа под Курском возместит нам все временные поражения в прошлом». Разгром под Сталинградом он, видимо, тоже относил к разряду «временных поражений». Заявления подобного рода были подкреплены практическими мерами врага. В районе Курского выступа, где он решил нанести главный удар, было сосредоточено 50 дивизий, в том числе 16 танковых и моторизованных, около миллиона солдат и офицеров противника.

И Гитлер, и Манштейн, и другие «энтузиасты» летнего наступления 1943 года жестоко просчитались. Они не учли должным образом, что в районе Курской дуги нами была создана широко разветвленная, глубоко эшелонированная оборона — восемь рубежей глубиной 250–300 километров, — способная при высокой активности наших войск выдержать любой натиск врага, что советским командованием еще до начала битвы было предусмотрено проведение решительного контрнаступления.

Войска Западного фронта 12 июля перешли в наступление на орловском направлении, 15 июля к ним подключился Центральный фронт. Здесь было разгромлено 14 фашистских дивизий, остальные отброшены на полтораста километров. [134] Несколько позже, когда северная часть Курской дуги уже выпрямилась, предприняли мощное контрнаступление войска Воронежского, Степного и Юго-Западного фронтов. А 5 августа состоялся первый салют. Столица Родины Москва отметила этой высокой почестью победы доблестных войск, освободивших Орел и Белгород. В частях нашего корпуса, как и во всех войсках действующей армии, это событие было встречено с величайшим воодушевлением. Танкисты заявляли о своей решимости идти вперед, бить, гнать ненавистного врага.

Уже тогда по горячим следам событий чувствовалось, что блистательная победа наших Вооруженных Сил в Курской битве — это еще один этап в коренном переломе в ходе войны в пользу Советского Союза.

Москва, Сталинград и Курск — три важнейших этапа, три исторических рубежа на нашем пути к победе над фашистской Германией. В битве под Курском был сломлен хребет немецко-фашистской армии, а гитлеровская Германия была поставлена перед грядущей катастрофой.

В период самых тяжких испытаний, самых кровопролитных боев, когда очень часто требовалось самопожертвование ради победы, росли и крепли парторганизации наших частей. Солдаты и командиры заявляли о своем желании идти в бой коммунистами. В те же дни июльских боев на Курской дуге партийные организации корпуса приняли в свои ряды около тысячи воинов. Свою способность высоко нести звание коммуниста вступившие в партию доказали боевыми делами. Две трети из них за ратные подвиги были награждены орденами и медалями СССР.